Альтернатива

Наиболее мощным лейтмотивом проходившего в конце января в швейцарском Давосе крупнейшего съезда капиталистов планеты — Всемирного экономического форума — стала не только констатация факта существования глубочайшего мирового экономического кризиса (что, в общем-то, мало для кого новость), но и признание того пренеприятнейшего обстоятельства, что в нынешнем ее формате капиталистическая система во многом себя изжила. Причем не ее традиционными антагонистами, а теми персонами, которые привычно капиталистическую систему олицетворяют: представителями бизнес- и финансовой элиты, а также правительств и центробанков экономически наиболее развитых стран.

Конечно, немало внимания в ходе прений было отведено одной из наиболее горячих нынче тем — долговому кризису в зоне евро. Однако очень быстро пришло понимание, что нынешние проблемы единой европейской валюты, как и социальные протесты и революции на Ближнем Востоке или общественное движение «Захвати Уолл-стрит», — это лишь отдельные (хотя и все более многочисленные) симптомы тяжелейшей болезни, которую ныне переживает капитализм.

«Речь идет не просто о кризисе в еврозоне, а о кризисе, последствия которого могут захлестнуть весь мир», — сместила акценты дискуссий директор-распорядитель Международного валютного фонда Кристин Лагард, призвав искать для борьбы с кризисом намного более решительные методы, нежели использовавшиеся до самого последнего времени.

Впрочем, стало понятно уже давно, что примочками типа накачивания финансовой системы ликвидностью со стороны центробанков или многомиллиардных программ бюджетного стимулирования со стороны правительств нынешнюю напасть мировой экономики не вылечить. Более того, стал актуальным вопрос, могут ли вообще при нынешнем состоянии пациента еще помочь какие-то радикальные хирургические методы лечения, или летальный исход уже неизбежен?

По убеждению основателя и многолетнего председателя ВЭФ Клауса Шваба, капитализм «изжил себя и абсолютно не вписывается в модель современного мира». Экс-министр финансов США, а ныне — профессор Гарвардского университета Лари Саммерс уверен, что «мы стоим перед лицом перемен в экономике, которые окажутся столь же серьезными, как когда-то была индустриализация». А управляющий инвестфонда Carlyle Дэвид Рубинштейн и вовсе предрекает, что «у западной модели свободного рынка осталось три-четыре года», и если она «не изменится, то очень скоро проиграет».

Каково мнение по этому поводу украинских экспертов? Об этом наша беседа с одним из наиболее авторитетных отечественных экономистов, профессором Анатолием Гальчинським.

— Анатолий Степанович, одной из особо острых проблем, которая оказалась в центре дискуссий на Давосском форуме, была проблема будущего капитализма. Главный тезис этой дискуссии — капитализм, демонстрировавший свою успешность в ХХ ст., ныне настолько устарел, что уже способен разрушить общество ХХІ ст. Вы занимаетесь этой проблематикой. Неужели капитализм действительно так плох, что пришло время «заказывать похоронку»?

— Для меня символичным в давосской дискуссии является то, что ее инициаторами стали не ученые и даже не политики, а представители крупного капитала — Б.Гейтс, Дж.Сорос, наш В.Пинчук и другие. Фактически начало дискуссии положила публикация накануне форума в газете The Financial Times статьи с названием «Капитализм — тяжелые времена». Ее лейтмотив — «Люди перестали верить в капитализм: система провалилась». Показательны в этом и данные опроса: 70% участников форума согласились с тезисом: «Система в беде».

— Среди них было немало и ученых. Поправьте, если я ошибаюсь, но представители науки, хоть и много говорили об отдельных вызовах и угрозах для капитализма, но очень мало — об угрозах для его существования как системы вообще, по крайней мере, до самого последнего времени?

— Это не так. Проблема завершения исторической каденции капитализма обсуждается на страницах научных изданий уже не одно десятилетие. Среди множества изданий особо выделил бы книгу одного из ведущих экономистов США Питера Друкера «Посткапиталистическое общество», появившуюся на свет еще в 1993 году. В 2003-м была опубликована работа одного из наиболее авторитетных социологов мира Иммануила Валлерстайна «Конец знакомого мира». На вопрос: «Верите ли вы в возрождение капитализма?», поставленный именитому американскому ученому во время его пребывания в июне 2005 года в Харьковском университете, Валлерстайн ответил: «Мне кажется, что капитализм пытается в настоящее время сделать последний вдох, а не обрести новое дыхание». «В конце концов, я думаю, — подчеркнул ученый, — что мы живем в эпоху перехода к какой-то новой мировой системе». Да и мне самому в сентябре прошлого года также довелось опубликовать на страницах журнала «Экономика Украины» статью «За пределами капитализма», в которой анализируется эта же проблема. Так что наука не молчала. К ней просто далеко не всегда прислушивались. Вот и сейчас позиция крупного капитала, как и политиков, по существу вопроса — это реакция не столько на научные трактаты, а прежде всего на «движение снизу», «давление улицы». А это уже серьезно, это ситуация, которую умолчать невозможно.

— Правильно ли будет утверждать, что основным проявлением «конца знакомого мира» является растущее противостояние между богатыми и бедными, о чем очень много говорилось в Давосе?

— В моем понимании — это лишь внешняя сторона происходящего, за которой скрываются противоречия системного порядка. В них нужно разобраться. Гейтс, как и Пинчук, могут отстегнуть еще какую-то часть своих доходов на благотворительные цели, о чем они заявили на форуме. Ну и что из этого?.. Если капитализм заканчивает свою каденцию, то «ремонтные работы» могут лишь навредить. Тот же Валлерстайн говорит, что капитализм как миросистема через пятьдесят лет вообще не будет существовать. Об этом же пишет и другой известный американский ученый Элвин Тоффлер. Он говорит о процессе, когда «меняется все», меняется вся институциональная система общества, не только его функциональные, но и мировоззренческие основы.

В этом есть своя логика. Капитализм адекватен индустриализму, на фундаменте которого и сформировалось его генетическое ядро. Ныне эпоха индустриализма уходит в прошлое — ей на смену приходит постиндустриализм. Соответствующие материальные, социальные и духовные предпосылки созданы капитализмом. В этом его историческая заслуга.

В то же время, подготовив необходимые предпосылки для утверждения постиндустриального общества, капитализм начал сам себя отрицать. В его основах начали зарождаться и приобретать все больший удельный вес новые структуры, которые, сохраняя черты капитализма, в то же время отражают специфику «посткапитализма». Здесь может служить аналогией феодализм, который в свое время сформировался на фундаменте аграрной цивилизации и сошел с исторической арены вместе с соответствующим типом цивилизационного развития.

Но хочу подчеркнуть и другое. Речь идет не о революционном отрицании капитализма по принципу Маркса: «экспроприаторов экспроприируют», а о логике отрицания, которая в свое время была обоснована одним из крупнейших ученых первой половины ХХ ст. Йозефом Шумпетером. Это логика «конструктивного отрицания», «отрицания через саморазвитие». Общество, писал австрийский ученый (который, кстати, одно время преподавал политэкономию в Черновицком университете), «обязательно перерастет капитализм», но это произойдет потому, что «достижения капитализма сделают его излишним». В этом смысле «конец капитализма» можно с полным основанием трактовать как его триумф. Очень хотелось бы, чтобы вы и ваши читатели почувствовали конструктивизм происходящего.

— Нельзя ли более подробно пояснить тезис, касающийся новых структур, порожденных капитализмом и в то же время не вмещающихся в границы капитализма? О каких процессах идет речь?

— Это ключевая проблема. Речь идет об обусловленной всем ходом исторического развития возрастающей самодостаточности человека. Который уже не может оцениваться всего лишь как «субъект производства», а во все большей степени становится непосредственной целью экономического процесса. Мы говорим и о принципиально новых параметрах свободы выбора человека, возможности углубления которой в рамках существующих экономических отношений во многом исчерпаны. Здесь нужно учитывать и доминанты постматериальных потребностей, приоритетность принципа «быть», а не «иметь», и ряд других факторов, возможности реализации которых в пределах капитализма сужаются.

— Анатолий Степанович, вы, как и другие ученые, говорите о высоких материях: свободе выбора, самодостаточности человека и т.п. До всех этих сентенций очень далеко миллионам украинских пенсионеров, думающих, как дотянуть до следующей пенсии. Да что там Украина, в которой капитализм так толком и не построили, ведь и западные пенсионные системы, как и госбюджеты в целом, тоже ведь трещат по швам. Так называемые развитые общества живут не по средствам. При этом, несмотря на разговоры о социальной справедливости, имущественное расслоение общества постоянно растет. И богатым вовсе не было бы дела до бедных и их свободы выбора и самодостаточности, если бы не угроза социальных потрясений, которая дает о себе знать в последнее время все громче.

— Вы правы, но лишь отчасти, поскольку речь идет о проблемах, которые на порядок выше и сложнее отношений «богатые—бедные». Давление на капитализм «снизу» — это не давление маргиналов. Марши протестов конца прошлого года в Нью-Йорке и других городах США — это не марши 1930-х годов на Вашингтон безработных и голодных. На улицу вышел средний класс. То же самое можно сказать и о событиях в европейских столицах, а эта ситуация уж слишком серьезная. Наша оранжевая революция тоже ведь была революцией среднего класса. По оценкам «Левада-Центра», среди участников последних массовых выступлений в России 70% — это люди с высшим образованием. Каждый четвертый — либо владелец собственного бизнеса, либо человек, имеющий подчиненных.

То есть капитализм теряет свою социальную основу — средний класс. Капитализм в состоянии накормить всех, даже если где-то этого не происходит. Капитализм доказал, что он может существенно снизить, как это имеет место в Скандинавских странах, и имущественную дифференциацию. Но капитализм не в состоянии обеспечить системную переориентацию экономики, изменить ее целевую функцию — подчинить ее не опосредованно, а прямо и непосредственно интересам самоутверждения богатства и достоинства человеческой личности, ее подлинной свободы. И это — его главная проблема, и задуматься необходимо, прежде всего, над этим.

— Обычно в таких случаях говорят об угасании энергетики развития, в то время как возможности капитализма в этом контексте считаются безграничными. Так ли это?

— Думаю, что это недостаточно корректная точка зрения. Энергетический потенциал экономики определяется энергетическими возможностями человека, механизмы которых размещаются на просторах свободы, в плоскости самоутверждения индивидуальности. Когда мы говорим о границах капитализма, то имеются в виду ограниченности его энергетического потенциала прежде всего в этом аспекте. В свое время учеными Римского клуба, участником которого был и наш земляк Богдан Гаврилишин, была аргументирована идея о достижении экономикой Запада «пределов роста». Это было еще в конце 1970-х — начале 1980-х годов. В последние два десятилетия западная экономика сумела преодолеть эту ситуацию, остаться «на плаву» главным образом за счет интенсивного освоения рынков постсоциалистических стран. Сейчас этот резерв в основном исчерпан. Не будем забывать и о том, что львиная доля накопленного капитала финансовой системы вращается вне сферы реальной экономики. Этот капитал живет обособленной жизнью, что, в свою очередь, свидетельствует о его перепроизводстве, сужении возможностей производительного, с точки зрения интересов всего сообщества, использования.

Но это проблема несколько иного порядка. Происходящее в настоящее время становление новых посткапиталистических форм осуществляется не по ранее предписанному плану, а естественным путем, путем саморазвития. Их жизнеспособность формируется подобным образом. Созданное искусственно не может быть стойким. Это азбучная истина. К тому же никто не отрицает конструктивную функцию рынка. Рынок и его атрибуты сформировались спонтанным образом задолго до появления капитализма и переживут (естественно, в обновленных формах) капитализм. Ошибаются те, кто связывает кризис 2007—2008 годов с избыточностью рынка. В действительности нужно говорить об избыточности государственного потребления. В странах Евросоюза оно достигло в 2009 году 51,5%. Проблема в этом. В Ирландии в 1997—2001 годах соответствующий показатель составлял 3,9%, а в 2010-м — уже 66,8%. Это тоже вопросы энергетики развития.

Наконец, говоря об историчности капитализма, нельзя не затронуть еще одну линию развития. Нельзя не учитывать, что капитализм — это основанная на принципах протестантской этики сугубо европейская матрица организации общества, которая далеко не всегда вписывается в традиции незападной культуры. Однако очень часто имплементировалась в других регионах на основе одновекторной евроцентристской унификации, по логике вынужденной «догоняющей модернизации». Когда мы говорим о Возрождении Востока (как и о последних событиях в Северной Африке и на Ближнем Востоке), то каждому понятно, что проблема адекватности восточных культурных и духовных ценностей ныне действующим и во многих случаях деформированным формам капиталистического хозяйствования приобретает первостепенное значение.

Мы не говорим о том, что будет после капитализма, не играем в «гадалки». Речь идет о доминантности логики самодостаточности отдельных субъектов общественного процесса, о качественно новом витке свободы и индивидуализации, новом классе гуманизации функциональных систем развития, а следовательно, и об их усложнении. Естественно, что капитализм не будет в этом пассивен. Скорее всего, в его «закромах» хранятся еще далеко не полностью реализованные адаптивные возможности. Но суть-то всей проблемы состоит в том, что каждый шаг новой адаптации — это одновременно и движение по пути самоотрицания. Такова логика современной эпохи, которую уже давно называют переходной. Сложности человечества, вызовы, с которыми мы ежедневно сталкиваемся, коренятся в этом.

— Хотелось бы коснуться еще одной проблемы, которая была в центре внимания Давосского форума. Это проблема евро и ЕС. «Упадет евро, упадет и Евросоюз», «нынешняя ситуация в странах еврозоны самая сложная со времен Второй мировой войны», — это слова канцлера Германии. Многие аналитики связывают проблему будущего капитализма именно с этой ситуацией. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Формально здесь, конечно, есть связь. Но я, откровенно говоря, не совсем хорошо понимаю Меркель и Саркози, которые «громче всех крикунов» трубят о том, что «наше будущее висит на волоске». Скорее всего, это фрагменты предвыборных технологий.

Сначала о евро. Как специалист в области денежных отношений могу со всей убежденностью сказать, что евро — во многом искусственная валюта, «валюта-сирота», как ее теперь называют, «валюта, рассчитанная лишь на хорошую погоду». Денежная единица — неотъемлемый атрибут национальной экономики. Это ее основа. У евро такой основы нет. Евро — это главным образом политический проект, реализация которого осуществлялась в контексте создания противовеса гегемонизму США. В моем представлении, границей денежной интеграции является валютный союз, при котором сохраняются национальные денежные единицы. Для Франции и Германии этого оказалось недостаточно. Вне всяких сомнений, эти страны сумеют защитить свое детище. Экономический потенциал позволяет им это сделать. Но суть проблемы останется: евро и в будущем будет оставаться самым слабым звеном экономики Евросоюза, «валютой-сиротой».

Теперь об издержках самого Евросоюза. Почему в последние десятилетия здесь самые низкие темпы роста, почему провалилась «Лиссабонская стратегия» (2001 г.), целью которой было сделать экономику сообщества наиболее конкурентной в мире? Здесь тоже «увлеклись», переступив пределы возможного, — начали демонтировать устои национальной государственности стран — членов ЕС, формировать некую «коллективную идентичность». Как писал недавно известный немецкий ученый У.Бек, «мы, европейцы, ведем себя, как будто и сейчас существуют Германия, Франция, Италия, Нидерланды и другие. Однако в действительности в том виде, в котором эти страны существуют в головах людей, их уже давно нет…»

В последние годы много говорится о возрастающей функции социального капитала, формирующегося на основе доверия. Для постиндустриальной экономики — это один из ключевых факторов. Однако в ЕС — это одна из наиболее уязвимых позиций. Как писала недавно одна из западных газет, в ЕС отсутствует чувство идентичности, нет общей исторической памяти, сохраняется недоверие одной страны к другой, северные европейцы не понимают, как южане смогли стать столь расточительными. Давайте не будем закрывать глаза и на эти реалии. Проблемы еэсовской экономики начинаются, по моему глубокому убеждению, с этого.

— Какой выход?

— Сошлюсь в этом на авторитетную позицию бывшего министра финансов Германии Т.Вайгеля, который в интервью газете Die Welt (27 декабря 2011 года) представил будущее ЕС в виде «концентрических кругов». Центром которых являются страны зоны евро, далее страны — просто члены ЕС, каждая из которых в любой момент может вступить в валютный союз, потом страны — кандидаты на вступление в ЕС и, наконец, ассоциированные с ЕС страны. Мне представляется реалистичной подобная панорама. Достигнув определенного, скорее всего, граничного предела централизации, страны ЕС постепенно начнут двигаться в направлении разумной децентрализации многоукладной, разноуровневой, функционирующей на основе преимущественно горизонтальных связей системы.

Этот процесс уже начался. Речь идет о реализации в перспективе принципиально новой интеграционной модели, в которой каждая участвующая в этом процессе страна будет сохранять суверенное право оставаться сама собой. Убежден, что это путь не ослабления ЕС, а наоборот, существенной мультипликации его креативного потенциала. Осмысливая это, необходимо учитывать, что время доминанты «крупномасштабного» уходит в прошлое. Теперь быть меньшим и более подвижным — намного предпочтительнее. Признаком прогрессивности являются именно эти качества. На подобных принципах перестраиваются в настоящее время крупные транснациональные корпорации. Подобная перспектива видится и касательно ЕС. Не сомневаюсь, что такая модель интеграции особо привлекательна и для нашей страны.

«Зеркало недели»