Альтернатива

В марте 1918 года на Киевский вокзал прибыл поезд с останками гимназистов и студентов, погибших двумя месяцами ранее у станции Круты, защищая от наступавших большевиков свой город. Все это время их трупы пролежали в степи.

«Пушечным мясом» любят полакомиться не только политики. Им не брезгует и зверье, живущее в местах исторических сражений. Снег и холода помешали волкам и воронам завершить пиршество, сохранив для погребения полуобглоданные тела. Определить кто где в смердящей разлагающейся массе человеческого мяса было невозможно. Поэтому ее захоронили в братской могиле, над которой родственники, вскладчину, поставили скромный памятник.

На фоне грандиозных пожаров гражданской войны искры ее первых жертв вскоре потускнели. Старое горе растворилось в стихии новых смертей, изобилие которых отучило людей горевать. Привычка к смерти – ни за что, в любой момент – стала рефлекторной, подавив рациональные импульсы человеческого духа и, конечно же, память. Памятник все реже навещали. Даже те, кто его ставил.

О нем вспомнила Советская власть, расправившись с более опасными противниками. Памятник врагам! Символ вооружённого сопротивления коммунистической утопии был разрушен. Что такое казнь памятника на фоне вакханалии казней людей?

Прошли годы и десятилетия. Украина пережила ещё одну страшную войну, унесшую жизни миллионов других чудных мальчиков, тоже искренне любивших свою Родину. И в конце кровавого ХХ века хроническая болезнь общественного сознания по имени «розбудова украинской державности» обострилась в очередной раз. Как всегда в такие моменты у самых буйных её носителей пробудилась острая нужда в массе послушного пушечного мяса и рабов, готовых патриотически — «на халяву» — ишачить на своих «очильныкив» и «провидныкив». И тогда включился в полный голос ревун государственной пропаганды, а жрецы исторической брехологии привычно вывихнули исторические факты в угоду кровожадному Идолу Державы. Так на политическом горизонте и на страницах учебников украинской истории возникли разбуженные демонами украинского национализма тени несчастных киевских мальчиков, сгинувших под Крутами. Как образец гражданского подвига и пример бескорыстной жертвенности державе.

Всякая власть любит героев. Она выращивает на их могилах обильные урожаи патриотизма, идущего на корм рабочему скоту, который, когда это нужно, легко становится пушечным мясом. Моим молодым современникам, страдающим избытком доверия к украинскому государству, полезно знать, как оно может распорядиться им или, по крайней мере, как уже однажды распорядились.

В декабре 1917 года искры затухающей мировой войны зажгли в Украине первые очаги войны гражданской. Уставшие от нищеты, военного разорения, произвола властей люди искали простой и ясный ответ на опрос: кто виноват? Что делать они уже знали: убивать! Когда человеческий рассудок проваливается в ад ненависти, врагом кажется всякий, живущий хоть сколько-нибудь лучше или даже просто иначе. И тогда не хватает только вождя, способного сказать вслух: «Убей его!» Бесстыдная лживость, шизофреническая способность говорить от имени Отечества и ради него посылать на смерть, умение натравливать людей друг на друга могут сделать вождем любую петлюру. Авантюристы и параноики раскололи нацию на малые и большие банды, занявшиеся взаимоуничтожением.

Экономическая нищета, духовная убогость окрасила противников старого общественного уклада в более или менее насыщенные оттенки красного цвета. Вирус социализма поразил всех обитателей Российской империи.

Справившись с немногочисленными помещиками и капиталистами, народ так и не смог преодолеть главный источник рабства, коренящейся в его душе, вытравленной семью веками подлейшего холопства перед державой. Душу не вывернешь наизнанку и не переделаешь водночасье. Не знакомая с иными механизмами общественного регулирования, кроме привычных рабам «украсть», «убить» и «обмануть», развязавшаяся вольница перегрызлась между собой из-за разных версий дележа награбленного. Воюющие братья по разуму отличались лишь масштабами амбиций. Одним хватало атаманства в родном уезде. Честолюбие других приобретало губернский размах. Третьи мыслили масштабами этнических фрагментов бывшей империи. Самые буйные и начитанные решили по-своему обустроить весь мир.

После крушения самодержавия большевики принялись энергично формировать органы власти на местах – Советы, рабочие дружины, комбеды. Украиносвидомые социалисты строили свою власть с другого конца. Они начали с создания всеукраинского правительства в Киеве – Центральной Рады… и этим кончили. Советская власть овладевала провинцией, Центральная Рада окопалась в столице. Создавать органы управления финансами, хозяйством, налоговую систему, армию – ни в центре, ни на местах – украинским социалистам почему-то не пришло в голову. Они ковали «самостийнисть» языками на трибунах митингов и в залах заседаний, полагая, что при этом она сама собою, рождается из пламенных речей, громогласных универсалов и призывов. Но в политике чудес не бывает.

Убедив себя в том, что они действительно серьезная политическая сила, не имея боеспособной армии, киевские правители спровоцировали войну с большевистской Россией. И были наказаны. 10 декабря 1917 года против Центральной Рады развернули наступление войска большевиков, которые сумели лучше организовать свои армии, привлечь к командованию профессионалов, обеспечить оружием, продовольствием, боеприпасами и пополнениями. Голодная, вооруженная как попало, нередко возглавляемая уголовниками атаманщина, воюющая за украинскую национальную идею, вскоре уразумела, что брошена «отцами нации» на произвол судьбы и стала разбегаться по домам или переходить под красные знамена. Лишь когда большевики дошли уже почти до самой столицы, политиканствующие горлопаны, наконец, обнаружили, что воевать за них некому.

Какой мальчик не мечтает пострелять из настоящего ружья? Дайте ему винтовку, покажите цель и создайте вокруг нее возвышенный романтический ореол. И мальчик легко отдаст за нее жизнь, ценить которую еще не научился. В юности кажется, что будешь жить вечно и что пули летят только в сторону врага. До первого боя трудно поверить в личную смерть. Для трехсот молодых киевлян первый бой стал последним.

Не известно успели ли настреляться наши герои прежде, чем их накрыл артиллерийский обстрел? Сумели ли те, кто его пережил – оглохшие, перепачканные, контуженные и окровавленные – героически встать со штыками наперевес навстречу наступающим цепям профессиональных убийц? Или их, теряющих на бегу винтовки и героизм, закалывали в спину? Мы только знаем, что они совсем не умели воевать. Это знали и политики, посылавшие их на убой. Но что еще оставалось правителям, растерявшим доверие взрослых, как не воспользоваться детской наивностью? Ведь не самим же идти под пули?

Пока горячая молодость дралась под Крутами с «москалями» и большевиками за Украину, умудренная зрелость хладнокровно паковала чемоданы и продавала в Бресте страну немцам. Германское иго почему-то показалось им милее московского. 27 января 1918 года национальная элита драпанула из Киева спасаться в обозе немецких оккупантов, доверив киевлянами за себя познать всю меру большевистской ненависти. Наши герои сполна заплатили за то, чтобы не делить этот позор: «мертвы ибо срама не имам».

Кто знает что лучше: погибнуть за идеалы юности или, уцелев, пережить их инфляцию?

В цивилизованном обществе убийство ребенка – преступление.

Как определить грань, за которой молодой человек перестает быть ребенком и подлежит убийству? – 18 лет, 16, 14, 12 …? Или это момент, когда он сам берется за настоящие оружие, чтобы убивать не «понарошку»?

Во взрослых играх серьезные ставки. Особенно для вступающих в игру добровольно. В январе 1917 года на подступах к Киеву за Центральную Раду воевали не только дети. Здесь сложили буйны головы Галицко-Волынский куринь сечевых стрельцов, Гайдамацкий Кош Слободской Украины. Но почему-то их гибель воспринимается иначе. Неужели все дело в возрасте?

Дети и сегодня, нередко, играют в войну настоящим оружием. Однако, глядя, к примеру, на вооруженных афганцев, чеченцев – взрослых и подростков – почему-то не ощущаешь гадливости и омерзения, как при мыслях о деятелях Центральной Рады, прикрывших свои шкуры телами младенцев. Наверное, потому, что в Афганистане и на Кавказе взрослые не подставляют детей под пули ВМЕСТО СЕБЯ. Они воюют ВМЕСТЕ.

Если бы в 1918 году патриархи украинской национальной идеи пошли в окопы вместе с ее последними защитниками, это не остановило бы большевиков. И не изменило бы ход нашей истории. В ней просто стало бы чуть больше героев и чуть меньше мерзавцев.

Сотню лет назад мы были фатально обречены на социализм. В том, что победила его большевистская версия – заслуга вождей. У большевиков они были опытнее, умнее, коварнее. При всей жестокости они все-таки были вождями, потому что вели за собой, не прячась за чужими спинами. Поэтому им верили, их ненавидели, боялись… , но не презирали. Ценили детство большевики не дороже украинских социалистов. Детей Николая II-го они перекололи штыками так же беззастенчиво, как и киевских гимназистов. И всего лишь из-за фамилии! Но они убивали детей, а не спасали свои шкуры, прикрывшись детьми. Что из этого паскуднее – можно спорить. Что подлее – очевидно.

На Руси социализм – психиатрический диагноз. И дело не в том, что социалистический общественный идеал иллюзорнее любого другого. Беда в том, что у нас социалистами становятся люди, которым ничего не стоит убить ребенка, украсть у стариков деньги, которые годами копились на похороны, развязать ядерную войну против своего же народа, бомбить собственные мирные города и села. Наша страна – небывалый культурно-исторический заповедник, демонстрирующий, что ждет человечество, если оно откажется от детства, как от главной и неизменной ценности. И если сегодня детство священно у наших бывших «врагов» из стран НАТО, утешимся: в этом есть и наша историческая заслуга. Они у нас учились как нельзя жить.

Доверие – главный политический капитал. Особенно высоко котируется доверчивость молодежи. Над ее воспитанием работает огромный аппарат государственного просвещения. Его главная цель – делать не умных, а доверчивых и послушных. Много умных – опасно. Их нужно столько, чтобы было кому изобретать современное оружие и контролировать доверчивых – чтобы не поумнели. Наше государство – от Петра и по сей день – никому не позволяет вмешиваться в управление «народным» образованием.

Манипулирование доверчивостью ребенка – краеугольный камень и оборонной доктрины на просторах бывшего СССР. Армии СНГ – банды запуганных, одуревших от дедовщины, необученных военному делу старшеклассников, которых классные руководители и школьные военруки тепленькими сдали с рук на руки отцам-командирам. Здесь не учат воевать. Здесь проходят завершающий государственное воспитание университет холуйства, после которого становятся либо образцовым пушечным мясом, либо, если хватает ума и воли, убежденными врагами своей державы.

Чем взрослее ребенок, тем недоверчивее. Сквозь слащавую фальшь учительской профессиональной любви школьники уже к 11-12 годам отчетливо ощущают, что, на самом деле, для педагогов они не цель, а средство получения жалования. Из стихийного недоверия к школе, которая в сознании подростков ассоциируется с целым миром взрослых, рождается молодежная контркультура. Она шокирует своими, подчас, дикими формами, стремлением выставить напоказ то, что благоразумные взрослые предпочитают скрывать, нигилизмом по отношению к ценностям «взрослой» культуры. Но что поделать, если проводник мудрого Ньютона, неподражаемого Пушкина, близкого небесам Баха в духовный мир молодого человека – чиновник, перед которым путь туда закрыт на все щеколды и засовы? Не находя во взрослом мире авторитетов, достойных подражания, молодые люди сами конструируют свои идеалы по принципу «наоборот».

Мы привыкли разделять навеянные государственной пропагандой негативные оценки молодежной культуры. Но что если это такая форма проявления стихийной самозащиты от растлевающего влияния мумии государственности? Нигилизм молодежи, безусловно, блокирует доступ к полезным ценностям «взрослой» культуры. Но есть и другая его сторона, которая сегодня, с лихвой, компенсирует потери – недоверие ко всему взрослому, а значит государственному. После многовекового холуйства перед державой это дорогого стоит.

Сколько раз в нашей окаянной истории гибли чудные мальчики, писавшие замечательные стихи, подававшие такие надежды в науке, способные стать талантливыми артистами, прекрасными отцами семейств, добросовестными работниками! Гибли, принося, вольно или невольно, свои несостоявшиеся жизни в жертву. Нет не Отечеству – политикам, которым то ли не хватало ума решить свои проблемы миром, то ли считавшим, что кровь человеческая дешевле нефти, денег и той власти, которую они дают. Вся земля наша – 1/6 часть мировой суши, мало того – земли соседей – выстелена костями парней, погибших, в сущности, ни за что. Помогла им выжить «взрослая» культура? Нет, напротив, подаваемая школой в общем соусе государственной пропаганды, она, невольно, своим очарованием укрепляла авторитет государства, доверие к нему. И если сегодня у молодежи державная символика – все эти российские двуглавые птеродактили, трипольские фаллические трезубцы, иконы похмельных соплеусых отцов нации – не вызывают патриотического оргазма, если молодежь не желает засорять свои мозги словами государственных гимнов, именами продажных гетманов, если всячески уклоняется от армейской мясорубки, это правильно. Это хорошо! Это нация защищается от правящих людоедов.

Украинская школа работает из рук вон плохо. Национально озабоченные «керманычи» державы доказывают свою любовь к Украине не улучшением преподавания украинского языка или украинской истории. Вороватая страсть к государственной казне мешает им опуститься до таких «дрибныць», как качественная «освита». Вот почему, несмотря на мракобесие освитянской националистической пропаганды, её помои неглубоко проникают в души юных украинцев. В случайной беседе с группой подростков я обнаружил, что они понятия не имеют кто изображён на купюрах национальной валюты. Последние интересуют их лишь своим курсом по отношению к американскому доллару. Ещё меньше мои молодые современники готовы сегодня жертвовать жизнями во имя Отчизны. Откупиться от службы в украинской армии сегодня стоит в городе — от 4 000 до 8 000 гривен, а в глухой сельской провинции можно и за 400.

Это и хорошо и плохо.

Плохо потому, что беззащитный — не жилец.

А хорошо, потому что может быть ещё успеют подрасти и прийти к власти те, чьи мозги не испохаблены государственным патриотизмом и, кто знает, что для нормального человека есть ценности выше, чем государство — своя семья, дети, родители...

Нынешняя молодежь выросла в государственной подлости и воспринимает её как неизбежность, как специфическую экологическую среду, эдакий нравственно-психический климат. Она не ждет от государства ничего кроме очередной пакости. Вряд ли ей известно, что на 50 гривнах, которые иногда проходят через её руки, изображён национальный «герой», умытый кровью тех парней, которые полегли под Крутами ради того, чтобы президент Грушевский, в итоге своего «державотворення» — за убогую профессорскую пайку — стал холуём их убийц. Какая, в сущности, им — сегодняшним — разница: что на самом деле стало причиной трагедии их далёких во времени сверстников – кровожадность большевистских вампиров или наивность университетского профессора, полагающего, что делать политику не сложнее, чем читать о ней лекции?

Сегодняшний выпускник государственной школы образован и воспитан в среднем значительно хуже, чем его сверстники из 1918 года. Зато в свои 16 – 17 лет он знает спинным мозгом: верить нельзя – ни учителю, ни милиционеру, ни президенту. И если завтра очередной президент, в очередной раз независимой Украины, пошлет своего молодого подданного воевать – с москалями, с румынами, с поляками, тот, в свою очередь, пошлет его на х...

Патриотический долг героев нашего времени – выжить. Это не просто в свихнувшейся умом стране среди осатаневших чиновников, беспредела налогов, бандитов и конституционного беззакония. Выжить – в массе отупевшей, безынициативной, мечтающей о жаловании, а не о доходах человеческой сволочи, готовой строить что угодно — коммунизм, национальную державность, торговать оценками, должностями, законом…, лишь бы не трудиться.

Образованность и воспитанность – не помеха выживанию, если это только не форма существования иллюзий, среди которых самые опасные – о сущности общества и государства, в которых мы живем. Молодежная культура, похоже, их лишена. И, как не бывает молодости без иллюзий, так нет и не может быть иллюзии опаснее, будто государственные ценности, нация, держава и другие фантомы могут быть выше и важнее жизни и процветания отдельного человека, его родных и детей. Будто его жизнь может быть принесена в жертву кому бы то ни было.

Нигилизм – болезнь молодости. В отличие от нас, нынешняя молодежь выходит из нее с иммунитетом против государственной пропаганды. Ей не грозит романтика комсомольских строек. Она не поверит похабной сказочке про интернациональный долг. И если и будет воевать, то только за свои личные интересы.

Мечты о подвигах и славе не миновали ни одного мальчика. Кто не представлял себя в детстве Великим Человеком? Андрей Болконский расстался с детскими грезами на грани жизни и смерти, истекая кровью под небом Аустерлица. Многим из нас помогло прозреть созерцание небес Афганистана, Чечни, Приднестровья.... Небо над станицей Круты просветило бы и молодых киевлян. Если бы они успели его заметить.

…

Если когда-нибудь новое поколение политиков в этой стране примет закон, по которому правительство, посылающее детей на войну, в полном составе отправляется с ними на передовую в первом же эшелоне, а возвращается с войны в последнем, это будет лучшим памятником тем мальчишкам, которые погибли под Крутами. И только тогда их смерти приобретут хоть какой-то смысл, перестав быть национальным позором.

РS

Статья была написана в 1994 году. Прошло 20 лет.

В 2014 году политические потомки Грушевского и Петлюры - "Кролик", "Нацик" и примкнувший к ним "Боксер" - в лучших традициях украинского национализма украшают свое ничтожество кровью и соплями новой поросли романтических глупышей, которые вместо того, чтобы учиться за партой, играют "шестерок" в чужих и коварных раскладах. Студенты на нынешнем Майдане это гимназисты у станции Круты... К счастью пока что их не убивают. Пока что ...