Скандал вокруг обнародования записей разговор Петра Порошенко с Джо Байденом дал новый толчок для разговоров о прямом внешнем управлении, под которым находится Украина, вплоть до превращения её в «51-й штат США».

Понятное дело, к такой перспективе отношение в украинском обществе, что называется, «неоднозначное»: для многих, причем числящих себя «патриотами», это предел мечтаний почище «европейской интеграции». Глубокие ментальные корни такого взгляда в классическом «Выиграли бы шведы Полтавскую битву ― жили бы как в Швеции, а победили бы немцы ― пили бы баварское пиво», феерической убежденности в том, что завоеванные непременно должны жить не хуже завоевателей, хотя во все времена завоеватели преследовали прямо противоположные цели ― улучшить свое «благосостояние» за счет покоренных народов.

С другой стороны, времена все-таки меняются, и почему бы, рассматривая ситуацию с сугубо меркантильных позиций, не стать «51-м штатом», составной частью могучей и богатой (пока) державы со всеми положенными её гражданам «ништяками»? Дескать, все стремятся к территориальной экспансии, а тут целая страна сама «просится»?

Но Украина далеко не первая в этой «очереди». Уже давно в политической повестке дня стоит вопрос о трансформации в 51-й штат (уже без всяких кавычек) испаноязычного карибского острова Пуэрто-Рико. Американцы его «отжали» у Испании в 1898 году, в 1953 предоставили статус «свободно присоединившегося к США государства», или «неинкорпорированной организованной территории».

Только за последнее десятилетие состоялись два референдума, на которых население острова поддержало «полноценное» вхождение в состав США, а на 20 ноября нынешнего года запланирован третий, но только в самом Вашингтоне не спешат удовлетворять чаяния пуэрториканцев. Причина понятна ― среднедушевой ВВП Пуэрто-Рико составляет лишь треть ВВП США и меньше, чем в самом бедном и депрессивном американском штате, и зачем Штатам дополнительные «нахлебники»? Наиболее же активно против выступают республиканцы, опасающиеся, что пуэрториканцы пополнят ряды электората Демпартии.

При этом все жители Пуэрто-Рико имеют полноценные американские паспорта, своего представителя в конгрессе, правда, без права голоса, на остров распространяется действие большинства федеральных законов, он имеет общий рынок с США, валюта ― доллар, получает бюджетное вспомоществование и имеет весьма высокий по меркам Латинской Америки уровень жизни.

Аналогичным образом грех жаловаться на жизнь по сравнению с соседями и обитателями других де-юре подконтрольных территорий, в основном в Тихом Океане (не будем вдаваться в детали их юридических статусов), всяких там Самоа, Гуама, Виргинских островов и т. п. Отмечу лишь, что на всех них небольшое население, но «в сумме» они обеспечивают США стратегический контроль над огромной акваторией.

Имеют заморские владения также Великобритания, Франция и Нидерланды. У каждой из этих стран разные территории имеют отличающиеся статусы, с различной степенью автономии; при этом только у Франции несколько территорий (но не все) имеют статус «заморских департаментов», т. е. просто часть территории Франции с определенной автономией, географически расположенная вдалеке от метрополии.

Суммарное население заморских территорий наиболее велико у Франции же ― 2 750 тыс. человек, у остальных не превышает несколько сот тысяч. Некоторые территории благодаря офшорному законодательству весьма преуспевают, в частности, британские Багамские острова имеют второй ВВП на душу населения в мире. Большинство же ощутимо уступает в экономическом плане метрополии, но все равно выглядят весьма благополучно в сравнении с соседями.

Всё это жалкие осколки некогда великих колониальных империй. Из названных выше держав лишь США не могут похвастать наличием оной в своей истории, они слишком поздно присоединились к «пиру хищников», успев в 1898 году «отжать» последние остатки уже рухнувшей империи у пришедшей в упадок Испании (в советских учебниках истории эта война называлась первой за передел уже поделенного мира).

Рухнули же колониальные империи после Второй мировой войны, и те же советские учебники объясняли это национально-освободительным движением, выросшим и усилившимся под влиянием примера Советского Союза. Отчасти и это имело место, но скорее произошло это в общем тренде развития человеческой цивилизации.

Ведь времена все-таки меняются, и совсем уж откровенно заниматься грабежом и эксплуатацией покоренных земель и народов становилось «не комильфо». К середине XIX века все европейские державы отказались от самой отвратительной формы эксплуатации ― рабства в колониях, а ближе к его концу сами новые колониальные захваты все больше обосновывались «цивилизационной» функцией европейских народов. О «бремени белого человека» писал «певец колониализма» Редьярд Киплинг. После Первой мировой войны появился термин «подмандатная территория»: дескать, международное сообщество дало мандат той или иной державе управлять страной, пока та не готова к самостоятельному существованию.

Для удовлетворения своих потребностей колонизаторы строили города, дома (есть даже понятие «колониальный стиль»), создавали инфраструктуру: дороги, электростанции, водопровод и канализацию, совершенно незнакомые и «чуждые» аборигенам. Но и создавалась система медицинского обслуживания местного населения, для них открывались школы и учебные заведения, а наиболее талантливые ехали учиться в лучших университетах метрополии. Правда, чаще всего таковыми оказывались отпрыски местных вождей, но ведь любые «нововведения» лучше внедрять через элиту: вождь, отучившийся в Оксфорде, наверняка будет править более цивилизованно.

Наконец, правовая система, законы в колониях также были европейские. Местные обычаи, такие как забивание неверных жен камнями, убийство вдов, чтобы усопшие мужья не скучали в потустороннем мире, расправы над подданными по прихоти местного царька, в общем, все то, что мы понимаем под определением «средневековое варварство», и даже многие куда более безобидные, достаточно жестко искоренялись.

И со временем «бремя белого человека» становилось, извините за невольный каламбур, все более обременительным. Как-то не ассоциировалось со статусом цивилизованных государств то, что их подданные массово умирают от голода, лишены современного медицинского обслуживания, неграмотны и пребывают в чудовищной нищете. А издержки на цивилизаторскую деятельность становились все более неподъемными. Одно дело, когда коренные народы составляют 1,6 проц. населения, как в США; другое ― когда население колоний в десятки раз превышает население метрополии.

С другой стороны, туземная элита, не в последнюю очередь набравшаяся передовых идей благодаря европейскому образованию, опираясь на широкие массы, все более активно добивалась расширения политических, гражданских прав местного населения. В самом деле, юридически закрепленное неравенство в зависимости от цвета кожи, происхождения и т. п. после Второй мировой войны рассматривалось как абсолютное варварство.

Показательна в этом плане история Южной Африки. Эта страна в 1908 году получила права британского доминиона под названием Южно-Африканский Союз, но гражданские, политические права в ней имело лишь белое население. Все более настойчивые требования метрополии предоставить гражданские права и «прочим» привели к конфликту, выходу ЮАС из Британского содружества с преобразованием в Южно-Африканскую Республику, которая из-за узаконенного там режима апартеида стала на международной арене страной-изгоем (де-юре, во всяком случае). ЮАР изгнали даже из олимпийского движения.

Впрочем, несложно представить реакцию и самих британцев, если бы население колоний потребовало предоставить ему возможность выбирать представителей в палату общин. Правда, не всегда и не везде, но все чаще население колоний требовало независимости, что порой оборачивалось восстаниями и партизанской войной.

И если до Второй мировой колониальные войны рассматривались как дело совершенно житейское и практически перманентное, то позднее они все более «напрягали» общественность, вызывая протестное движение в самих метрополиях. Одних не устраивали все более чувствительные экономические (снова к вопросу об экономической целесообразности владения колониями) и человеческие «издержки», другие в принципе были против эксплуатации других народов.

Хотя, конечно, были и «имперцы», крайне болезненно воспринимавшие потерю «завоеванного предками», ведь статус тех же Англии и Франции как мировых держав «первого класса» (термин «сверхдержава» появился позднее) обеспечивался в первую очередь обширными колониальными владениями. Тем не менее ход истории был неумолим, а главное, «жизнь подсказала» более отвечающий современным реалиям вариант, причем «первопроходцами» в деле «добровольного» предоставления колониям независимости выступили американцы.

Возможно, это объяснялось и тем, что их империя была относительно невелика, просуществовала с исторической точки зрения совсем недолго, для национального самосознания обычного американца не представляла особой ценности (в отличие от англичан, французов и пр.), была этакой экзотикой, как, к примеру, для подданных Австро-Венгрии единственное заморское владение этой континентальной империи ― Земля Франца-Иосифа.

Илья Ильф и Евгений Петров, путешествовавшие по США в 1935 году, рассказывают, как попали на студенческий бал, посвященный предоставлению независимости Филиппинам, после которого их гид, мистер Адамс, разразился следующей тирадой:

«Приятно было сознавать, что присутствуешь на историческом событии. Все-таки освободили филиппинцев, дали Филиппинам независимость! Могли ведь не дать, а дали. Сами дали! Это благородно. На обратном пути в гостиницу мистер Адамс все время бормотал: ― Серьезно, сэры! О, но!.. ― Что серьезно? ― Нет, нет, сэры, я все время хочу вас спросить: почему вдруг мы дали Филиппинам независимость? Серьезно, сэры, мы хорошие люди. Сами дали независимость, подумайте только. Да, да, да, мы хорошие люди, но терпеть не можем, когда нас хватают за кошелек.

Эти чертовы филиппинцы делают очень дешевый сахар и, конечно, ввозят его к нам без пошлины. Ведь они были Соединенными Штатами до сегодняшнего дня. Сахар у них такой дешевый, что наши сахаропромышленники не могли с ними конкурировать. Теперь, когда они получили от нас свою долгожданную независимость, им придется платить за сахар пошлину, как всем иностранным купцам. Кстати, мы и Филиппин не теряем, потому что добрые филиппинцы согласились принять от нас независимость только при том условии, чтобы у них оставались наша армия и администрация. Ну, скажите, сэры, разве мы могли отказать им в этом? Нет, правда, сэры, я хочу, чтобы вы признали наше благородство. Я требую этого».

Конечно, мистер Адамс утрировал, и в филиппинском случае сыграл роль весь комплекс вышеуказанных факторов, но суть перехода от классического колониализма к неоколониализму он обозначил точно: новые «формы» оказались экономически и политически более эффективными и рентабельными.

А «вечные интересы» никуда не делись, только обеспечиваются они теперь другими способами ― через подкуп различными способами местных правителей (с которых быстро слетел весь «приобретенный» европейский менталитет), смещение неугодных через провоцирование внутренних конфликтов, навязывание выгодного только «цивилизованной» стороне формата экономических отношений.

И главное, никаких претензий и обязательств, формальных и моральных ― есть независимая страна и правительство, которое ею управляет, а «цивилизованные» страны помогают разве что «добрым советом» да не очень обременительными гуманитарными программами, издержки на которые, впрочем, возвращаются сторицей.

Так что абсолютно беспочвенны надежды одних и опасения других, что Украина де-юре утратит свою «независимость», приобретет юридической статус части другого государства или подконтрольной другому государству территории (допустим теоретически, США получат мандат на управление Украиной как оказавшейся неготовой к самостоятельному развитию). Незалэжных грабить гораздо сподручнее!

Дмитрий Славский,

специально для alternatio.org